Дальномер

Ровно 70 лет назад произошла величайшая трагедия, из-за которой теперь нас намного меньше, чем могло бы быть... Вспомним тех, кто не вернулся ОТТУДА... Светлая и вечная им память!

Пусть земля им будет пухом

Святые слова.

Александр Твардовский
Я убит подо Ржевом

Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налете.

Я не слышал разрыва
И не видел той вспышки, -
Точно в пропасть с обрыва -
И ни дна, ни покрышки.

И во всем этом мире
До конца его дней -
Ни петлички,
Ни лычки
С гимнастерки моей.

Я - где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я - где с облаком пыли
Ходит рожь на холме.

Я - где крик петушиный
На заре по росе;
Я - где ваши машины
Воздух рвут на шоссе.

Где - травинку к травинке -
Речка травы прядет,
Там, куда на поминки
Даже мать не придет.

Летом горького года
Я убит. Для меня -
Ни известий, ни сводок
После этого дня.

Подсчитайте, живые,
Сколько сроку назад
Был на фронте впервые
Назван вдруг Сталинград.

Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю -
Наш ли Ржев наконец?

Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?
Этот месяц был страшен.
Было все на кону.

Неужели до осени
Был за н и м уже Дон
И хотя бы колесами
К Волге вырвался о н?

Нет, неправда! Задачи
Той не выиграл враг.
Нет же, нет! А иначе,
Даже мертвому, - как?

И у мертвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за родину пали,
Но она -
Спасена.

Наши очи померкли,
Пламень сердца погас.
На земле на проверке
Выкликают не нас.

Мы - что кочка, что камень,
Даже глуше, темней.
Наша вечная память -
Кто завидует ей?

Нашим прахом по праву
Овладел чернозем.
Наша вечная слава -
Невеселый резон.

Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам все это, живые.
Нам - отрада одна,

Что недаром боролись
Мы за родину-мать.
Пусть не слышен наш голос,
Вы должны его знать.

Вы должны были, братья,
Устоять как стена,
Ибо мертвых проклятье -
Эта кара страшна.

Это горькое право
Нам навеки дано,
И за нами оно -
Это горькое право.

Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила.

Всем, что, может, давно
Всем привычно и ясно.
Но да будет оно
С нашей верой согласно.

Братья, может быть, вы
И не Дон потеряли
И в тылу у Москвы
За нее умирали.

И в заволжской дали
Спешно рыли окопы,
И с боями дошли
До предела Европы.

Нам достаточно знать,
Что была несомненно
Там последняя пядь
На дороге военной, -

Та последняя пядь,
Что уж если оставить,
То шагнувшую вспять
Ногу некуда ставить...

И врага обратили
Вы на запад, назад.
Может быть, побратимы.
И Смоленск уже взят?

И врага вы громите
На ином рубеже,
Может быть, вы к границе
Подступили уже?

Может быть... Да исполнится
Слово клятвы святой:
Ведь Берлин, если помните,
Назван был под Москвой.

Братья, ныне поправшие
Крепость вражьей земли,
Если б мертвые, павшие
Хоть бы плакать могли!

Если б залпы победные
Нас, немых и глухих,
Нас, что вечности преданы,
Воскрешали на миг.

О, товарищи верные,
Лишь тогда б на войне
Ваше счастье безмерное
Вы постигли вполне!

В нем, том счастье, бесспорная
Наша кровная часть,
Наша, смертью оборванная,
Вера, ненависть, страсть.

Наше все! Не слукавили
Мы в суровой борьбе,
Все отдав, не оставили
Ничего при себе.

Все на вас перечислено
Навсегда, не на срок.
И живым не в упрек
Этот голос наш мыслимый.

Ибо в этой войне
Мы различья не знали:
Те, что живы, что пали, -
Были мы наравне.

И никто перед нами
Из живых не в долгу,
Кто из рук наших знамя
Подхватил на бегу,

Чтоб за дело святое,
За советскую власть
Так же, может быть, точно
Шагом дальше упасть.

Я убит подо Ржевом,
Тот - еще под Москвой...
Где-то, воины, где вы,
Кто остался живой?!

В городах миллионных,
В селах, дома - в семье?
В боевых гарнизонах
На не нашей земле?

Ах, своя ли, чужая,
Вся в цветах иль в снегу...

Я вам жить завещаю -
Что я больше могу?

Завещаю в той жизни
Вам счастливыми быть
И родимой отчизне
С честью дальше служить.

Горевать - горделиво,
Не клонясь головой.
Ликовать - не хвастливо
В час победы самой.

И беречь ее свято,
Братья, - счастье свое, -
В память воина-брата,
Что погиб за нее.

1945-1946

Мы помним Ваш подвиг! Вечная память!
Надеюсь человечество не будет повторять ошибок своей же истории.

Мой дед.



Служил и в первую мировую.
Сгинул под Смоленском в первые месяцы войны.

Когда я вспоминаю про войну, мне думается иногда, что мы слишком хорошо, неоправданно хорошо и спокойно живем. Эти мысли позволяют не роптать на жисть, что бы не происходило.

В точку. В моменты когда распустил сопли, уныние,хандра, при мысли о войне, о судьбах ТЕХ ЛЮДЕЙ !, сразу становится стыдно , нам ли плакаться...

Боль еще жива. Память им вечна!

Борис Полевой – один из лучших писателей и журналистов военной поры. Автор знаменитой «Повести о настоящем человеке». Прошел всю войну, все видел своими глазами. И все описал…

Украина, осень 1943 года

«Запах гари, тяжелый, навязчивый, отравлял воздух.

Признаться, я смотрел на этот стертый с лица земли хутор без особого удивления. Мало ли таких селений довелось видеть за годы наших наступлений? Но для Василия Гнатенко это был не просто очередной населенный пункт, освобожденный нашими войсками. Здесь с детства была знакома каждая хата, каждое дерево росло на его глазах.

- А семья? Что с семьей?

Он только махнул рукой, и по морщинам загорелых щек потекли крупные слезы. Жену свою Пелагею он нашел с дочерью Аней в яме на огородах. Она провожала его молодой женщиной, в полном расцвете сил. Сейчас перед ним была старуха. От горя она даже не поздоровалась с мужем. Взяв на руки дочь Аню, она повела мужа в сад, и он, сто раз видевший смерть в лицо, зажмурился. На земле лежал труп его дочери, Лизы, девочки четырнадцати лет.

Соседки рассказали историю гибели дочери. Еще вчера офицер, командир группы самоходных пушек, перед отступлением пьянствовал в его хате. Напившись, он потребовал женщину. Денщик вытащил из ямы, где скрывалась семья Гнатенко, Лизу. Соседи слышали, как Лиза кричала и звала на помощь. Отбиваясь, она укусила офицера за щеку. Офицер застрелил девочку. И чтобы скрыть преступление, он приказал выбросить ее труп во двор, полить бензином, сжечь. В соседней яме скрывалась семья крестьян Решетниковых. Две девочки Решетниковы, пятилетняя Тоня и шестилетняя Светлана, вылезли из ямы и, увидев лежащее тело, дико закричали. Денщик испугался этих криков, схватил одну из малюток, меньшую и бросил ее в страшный, полыхавший среди двора костер.

- Ироды, – скрипя зубами и сжимая огромные волосатые кулаки, прохрипел Гнатенко. – Ну, погоди, поквитаемся, ироды!

Потом он проводил нас туда, где над обгоревшим трупом Лизы стояла с девочкой на руках молчаливая и бледная жена Пелагея. Он стал рядом с ней, положив руку на приклад автомата. Рюмкин уже пристроился с аппаратом и «нашел ракурс». Семья не обращала на него внимания. И он заснял семью Гнатенко над трупом дочери, отдельно полуобгоревший труп Лизы и маленькое тело девочки Решетниковой, лежавшее в сторонке, у землянки, на полосатом половичке.

Здесь слов не надо. Я пошлю в «Правду» только снимки. Я сделаю к ним подписи и озаглавлю их тем самым словом, которое повторяет бродящий вокруг пожарища Василий: «Ироды»…

Когда мы зашли проститься к Ивану Щеглу, он сказал, что у него только что был Гнатенко. Солдат просил отменить отпуск и сказал, что не надо отпусков, пока оккупант еще ходит по украинской земле.

Уже «дома» я пишу эти строки. Ночь… Ветер встряхивает ставни забитых окон, холодные сквозняки гуляют по комнатам, шевелят черные ленты негативов, развешенные для просушки. Пишу и думаю о Гнатенко, об этом гиганте, который скрипел зубами над трупом дочери, о его остановившихся глазах, о слове «ироды», которое он не произносил, а как-то выдыхал из глубины души».

Источник: Б. Полевой «Эти четыре года», М., Молодая гвардия. 1978, С.402-403

Вот скан с листа лагерного учета.
Мой дед Кузнецов Евгений Федорович ушел на войну в июне 1941 года добровольцем. Взят в плен под Ельней в августе 1941 года. Погиб в концлагере Алексисдорф (филиал Маутхаузена) в феврале 1942 года. Вечная память.

_________________
Киев-4а, Ю-8М, Ю-12, Ю-9, Гелиос-103.
Ricoh Singlex TLS, CS Planar T* 50mm/1.4, Юпитер-37A

..не в том вопрос роптать или не роптать[у каждого своя сенсорика], но нужно всегда иметь лИчную оценку всему происходящему, тогда будет всегда хорошо, что бы не происходило (с народом в том числе).

Случай на войне…

Хрупкая девчонка
С тоненькой косичкой,
С глазками две пуговки,
С ножками как спички.
Тянет ношу тяжкую,
Ношу неподъемную,
Командира раненого
С болью неуемною.
Матерясь на выдохе
И моля терпения,
Кровавыми коленками
Мерявши мгновения,
Хрипом, вырывающимся
Из груди простуженной,
"Потерпи родименький,
Не далеко свои уже…".
И хватило б силушки
Доползти за бруствер,
Дотащить бы милушке,
Ведь устала в усмерть.
И досчитав мгновения,
Собралася с силою…
Потянулась к брустверу…
Изогнулась ивою…
И.. вспоров фуфаечку..,
Пожалела б хоть,
Пуля шаловливая
Разорвала плоть.
Глазоньки две пуговки…
Испугались вдруг…
И уже не видели
Подхвативших рук,
И косичка тонкая
Расплелась чуток,
На коленки рваные
Уронив платок.
И слова… чугунные…
Будто бы во сне…
"Он уж не дышал давно…"
Такой вот….
Случай на войне.

_________________
Юрий
Зоркий-С, Зоркий, ФЭД-3, Москва-4, Zeiss Ikon